«Грязная бомба» Ленинграда
Автор: В. ТерешкинИсточник: www.bellona.ru (27 декабря, 2006).
Все связано со всем. Это первый закон экологии. Эта история о том, как в Ленинграде, Ленинградской области, на Семипалатинском полигоне в Казахстане в режиме чрезвычайной секретности ученые, офицеры, солдаты и матросы не щадя своего здоровья «ковали ядерный щит Родины». О том, как было создано и испытано оружие массового поражения – боевые радиоактивные вещества (БРВ). Которое сейчас называют «грязной бомбой» или радиологическим оружием.
Шкиперский проток
Санкт-Петербург, Васильевский остров. Июль – жара, 32 градуса по Цельсию. В начале улицы Шкиперский проток грозно высится на постаменте дизельная подводная лодка «Народоволец». В памяти всплывают строки – «Помни войну, пусть далека она и туманна…» Рядом с подлодкой – роскошные павильоны выставочного комплекса «ЛенЭКСПО»: сияют лаком новенькие иномарки, над столиками рыбного ресторана ветер с залива колышет зонты. Горожане со смаком обедают. Летняя идиллия. А я знаю, что мне сейчас предстоит окунуться в мир недавнего прошлого, в мир секретности, гамма – излучения, бета – распадов, альфа – частиц. Мир, где не жили, а непременно «сражались, ковали щит, отражали происки».
В Галерной гавани рядом с берегом два пацана катались на резиновой лодке, прыгали с нее в воду, брызгались, и над головами у них вспыхивала радуга. У меня на душе стало тревожно. Потому что знал: илы в этой гавани радиоактивны, и, может быть, сейчас незнакомый мне мальчишка вместе с водой проглотил крохотный кусочек радиоактивной грязи. И именно этот кусочек, содержащий альфа-частицы даст толчок к возникновению раковой опухоли.
На замусоренном берегу, на куске железобетона сидела молодая женщина, а ее дочь лет трех ходила босиком по мелководью.
– Вы с Васильевского острова? – спросил я.
– Да, вон из тех домов, – махнула рукой женщина.
– А вы знаете, что в этом водоеме есть на дне радиоактивная грязь?
– Да, соседи говорили, что тут с радиацией работали, – беспечно улыбается женщина. – Но я думаю, что если бы тут действительно опасно было, знаки бы какие – нибудь поставили.
Вот и нужный мне дом 16 по Шкиперскому протоку. В документах это место значится – «бывший военный городок № 6». Затрапезное желтое двухэтажное здание, металлические ворота, бетонный забор с колючей проволокой над ним. Над забором в нескольких местах нависают кусты с сочными, большими листьями. Никаких знаков радиационной опасности нигде нет. Прохожу к углу, где забор, ставший намного ниже поворачивает под прямым углом. Тут уже никакой колючки нет. И как будто нарочно для удобства всех, кому захочется побыть наедине или распить бутылку без посторонних глаз, к углу бетонного забора подходит другой: ровно такой высоты, чтобы легче было перебраться через бетонный. Заглядываю внутрь, – ох и буйствуют же здесь кусты, будто выпирает, выталкивает их из земли то, что в ней лежит.
Впервые об этом зловещем месте я услышал в декабре 1991 года. В редакцию питерской газеты, где я тогда работал пришел Георгий Бронзов, капитан II ранга запаса. До того, как его «ушли» в запас, он служил в воинской части в Гатчине, которая отвечала за радиационную и химическую безопасность всего ВМФ.
– До августа 1991 года, пока не рухнул КГБ, говорить о тех вещах, которые я знаю, было очень опасно. Сейчас мне терять уже нечего. А главное, – говорил он, – если не раскрыть эти секреты, атомные ведомства и дальше будут скрывать факты заражения огромных объемов земли радионуклидами. Могут постараться замести следы по-тихому, переоблучая бесправных, необученных солдат и матросов. В Чернобыле их называли «биороботами».
Слушал я долгий рассказ Бронзова не без сомнений. По его словам выходило, что чуть ли не в центре Ленинграда – на Шкиперском протоке, на территории НИИ ВМФ, работавшего с химическим оружием, засекреченные ученые, работу которых курировал всемогущий Лаврентий Берия, разрабатывали мощное, дешевое оружие массового поражения – боевые радиоактивные вещества. Отработанное в реакторах топливо, содержащее десятки смертельно опасных радионуклидов, переводили в жидкое состояние. А потом взрывали, чтобы этим радиоактивным туманом поразить живую силу противника. В совсекретной лаборатории на Шкиперском протоке кроликов и собак обрабатывали жидкими радиоактивными растворами. Чтобы проверить их смертоносность. Была там и так называемая горячая камера для работы с мощными альфа – источниками. Погибших животных хоронили тут же. Радиоактивные растворы сливали в спецканализацию, которая выходила в Финский залив. А иногда и в ямы, которые потом заливали жидким бетоном. Сейчас эту территорию никто не охраняет, забор в дырках, народ летом валяется на травке, и получает очень серьезные дозы излучения.
Такие же работы вели и на берегу Финского залива у поселка Приветнинское, рядом с полуразрушенным фортом Ино. Там полно каких-то засыпанных галькой колодцев, бетонных могильников, радиоактивность в кустах и деревьях, и ползет к Финскому заливу. И, наверняка, проникла глубоко в землю, потому что вся гидрология нарушена из-за казематов форта, которые уходят в землю на глубину 20 метров. А взрывали бомбы с радиоактивными веществами на каких-то островах в Ладожском озере. И рядом с одним из этих островов военные бросили на мелководье заполненный радиоактивными помоями бывший немецкий миноносец.
Скепсис мой был вызван тем, что с началом перестройки в редакциях газет стали частенько появляться люди, сообщавшие, что у них в квартире стоят бидоны с химическим оружием. А над Финским заливом летают американские бомбардировщики, которые вот-вот скинут ядерную бомбу и цунами накроет Питер.
Что КГБ постоянно облучает их психотронным оружием, которое установлено в комнате у соседа.
В мае следующего года я впервые попал на Шкиперку. Именно так ее называл Бронзов. У невысокого, покосившегося деревянного забора остановился, пригляделся. Все было именно так, как и рассказывал капитан II ранга. Забор – дыра на дыре, над ним мясистые, будто пельмени листья тополей. За забором два желтых, заброшенных здания. Прислушался – никаких звуков, кроме восторженного чириканья воробьев. Бывшую секретную лабораторию все это напоминало мало.
Подтвердить рассказ капитана II ранга мог только дозиметр. К счастью, у меня был дозиметр «Припять», которым можно было замерять не только гамма-излучение, но и бета. Я включил прибор и нырнул в дыру. Бронзов говорил, что листья кустов излучают бета-частицы. Массивных пней тополей было действительно много, из них не росли, а просто перли мощные побеги. Едва я приложил «Припять» к пучку листьев, как она зашлась в тревожном писке, а на экране высветилась цифра, на которую я долго смотрел в полном ошалении. 30 тысяч бета-частиц. По нормам радиационной безопасности никакие это не листья, а твердые радиоактивные отходы. И место им в бетонном могильнике.
А трава? Неужели и она так же «светит», как говорят профессионалы? Что это за приборы торчат из нее в виде труб, изогнутых буквой «г»? Будто перископы подводных лодок, притаившихся в глубине земли. Померяю вот эти буйно цветущие одуванчики. И они радиоактивны – 10 тысяч бета-частиц. Что же тут лежит в земле, какая ядерная отрава, если даже трава, цветы, кусты так излучают? Да это просто ядерная помойка в центре Петербурга. В километре от гостиницы «Прибалтийская». Значит, любой, кто на этой травке полежал, да еще травинку пожевал или листик тополя в пальцах скрутил, – понесет радиоактивную грязь с собой, в себе. И будет облучаться всю жизнь.
Вон еще один пень тополя. Рядом лежат обрывки писем, окурки. Тут, судя по всему, матросы из соседней части читают письма из дома. Срез пенька «светил» – 350 микрорентген. Посиди на таком несколько часов, и велика вероятность того, что ни один врач потом не поймет, почему у тебя дети уродами рождаются. А когда врачи поймут, – разведут руками. Радиация!
Из досье « Беллоны». Мы привыкли к тому, что про радиационную обстановку нам сообщают – 14-16 микрорентген в час. Но эти цифры характеризуют лишь гамма-излучение. А есть еще и самое опасное – альфа. На втором месте по опасности – бета. Цезий – 137, например, имеет гамма-излучение и его присутствие можно засечь даже бытовым дозиметром. Но есть опаснейшие радионуклиды, такие, например, как стронций – 90, период его полураспада 29,1 лет. Это чистый бета-излучатель и дозиметр тут не поможет, нужен чувствительный, профессиональный радиометр. Стронций – 90 особенно опасен для человека, когда попадает внутрь организма. Еще более опасен плутоний – 239, период полураспада 24 110 лет. Все изотопы плутония слабые гамма – излучатели. Плутоний любого качества может быть применен для создания радиологического оружия.
Долго я тогда стоял в нерешительности перед одноэтажным домиком, таким мирным с виду. Шагнул через его порог, чувствуя себя сталкером, входящим в зону. В одной комнате были навалены груды веток с высохшими листьями, значит, кто-то вот таким, доморощенным способом пытался убрать радиоактивную «грязь». «Припять» запищала над ними особенно надрывно. Я вошел в другую комнату. В ней был глубокий бетонный резервуар, в котором стояла зловонная вода. На ее поверхности плавали пустые консервные банки, бутылки. Пол комнаты устилали окурки. Ясно – тут матросики из соседней воинской части заливают горести воинской службы водкой да дешевым портвейном. Я померил «Припятью» гамма – излучение. Из бетонной могилы «светило» 380 микрорентген в час. Час от часу не легче, – значит, в этом здании работали с разными радионуклидами, и бета – излучателями и гамма, а растворы сливали вот в такие ямы.
– Мишка, – закричал пацан, мелькнувший в проеме окна. – Я тебя уже два раза убил, а ты, блин, все бегаешь со своим автоматом!
Пацаны играли в войну, они прятались в этих заброшенных зданиях, ползали по траве, штаны на коленках были зелеными от этой сочной молодой поросли. Я включил «Припять». Так и есть: штаны на коленках, куртки, ладони были измазаны радиоактивной грязью. Я стал прогонять мальчишек, пугал, что облысеют, будут болеть. Они не понимали, чего я на них взъелся.
– Да мы тут все время играем. Какая еще радиация? – кричали они.
Пацаны играли в войну, не зная, что уже находятся под обстрелом гамма и бета излучения, идущих из этой отравленной земли. Они придут домой, и принесут эту отраву с собой. Мамы отругают – «опять весь извозился», и постирают радиоактивную одежду в стиральной машине. И все вещи, что были в этой машине, тоже станут «светящимися». Как потом искать такие «грязные» квартиры, дезактивировать? Да и кто будет искать?
Из досье « Беллоны». За последние десятилетия произошла официальная переоценка влияния атомной радиации на человека. Международные организации, работающие в сфере изучения влияния радиации на человека и окружающую среду, периодически пересматривали степень ее опасности в сторону повышения. С 30-ых годов этот уровень возрос в тысячу раз. Международная комиссия радиационной защиты официально признала концепцию беспорогового действия радиации на здоровье человека. Следует также учитывать, что одни части тела (органы, ткани) более чувствительны к излучению, чем другие. Например, при одинаковой эквивалентной дозе возникновение рака легких более вероятно, чем рака щитовидной железы, а облучение половых желез особенно опасно вследствие риска генетических повреждений.
В другом здании – длинном, уходящим за высокий забор с колючей проволокой сверху, полов не было, не было и оконных блоков, предприимчивый народ даже кафель со стен поснимал и растащил по квартирам и фазендам. Знали бы они, какую беду тащат к себе в дом… Кое-где в земле были глубокие ямы, обнажившие фундамент, значит, тут пытались вести дезактивационный работы. Из стен торчали воздуховоды, пучками свисали провода. А вот что тут в подвалах? Наверняка залиты радиоактивной водой, залив то рядом, Галерная гавань еще ближе. И куда ведут эти закрытые двери?
Мимо зданий бывших лабораторий шла натоптанная тропа, через дыру в заборе выводившая к гаражам «Спецтранса». Четверо мужиков в мастерской забивали козла. Самый старший шоферюга переспросил:
– Что за забором было? Да секретная лаборатория. Там собак радиацией мучили. Привезут шавок, начнут опыты делать, они повоют – повоют, да и передохнут. Ну, вскоре новых привезут. А хоронили их там же, где же еще? Потом, помню, все деревья в один день спилили, загрузили на трейлеры и с большим шухером – ГАИ впереди, ГАИ сзади куда-то увезли.
В той майский день я познакомился с семьей Рашитовых. Отец, мать, и двое детей уже десять лет жили в маленьком домике № 16 а, буквально в десяти метрах от деревянного забора, за которым была секретная лаборатория. В домике был цех Ленинградского телефонного центра, в котором работал глава семейства, поэтому при цехе семье Рашитовых и дали служебную площадь. Мама – Сероян, стала мне жаловаться, что дети непрестанно болеют, простуда за простудой, воспаление за воспалением, ослаблен иммунитет, а врачи разводят руками.
– А они за забор лазают, играют там, рядом с заброшенными домами? – спросил я Сероян.
– Да я их и била, и в угол ставила, – заплакала Сероян, – все равно они туда лезут. Больше тут играть негде, за нашим домом свалка, туда мусор со всего города свозят.
С того майского дня я веду это журналистское расследования. В моем досье записи, чертежи, фотографии. Удалось даже побывать на нескольких совещаниях, на которых военные, ученые, представители городского правительства обсуждали проблемы дезактивации Шкиперки. Знаю, что территория эта обследовалась самыми разными институтами, и деньги за это ученые получили немалые. Есть сведения, что земля эта загрязнена разными радионуклидами: стронцием – 90, цезием – 137 и самым опасным – плутонием – 239. Известно, что радиоактивная грязь ушла на глубину 8 – 14 метров, что она не лежит на месте, а продолжает с грунтовыми водами расползаться. По системе спецканализации, которая была в секретной лаборатории, грязь уже вышла в Финский залив и Галерную гавань.
Когда пятно в гавани обнаружили, на берегах выставили знаки радиационной опасности, и милицейский пост, чтобы служивые шугали любителей искупаться, половить рыбу, пройтись на моторке. Но однажды милиционеры нарвались на адмирала, который выходил на катере в залив. В результате расшугали самих милиционеров. Знаки радиационной опасности тоже исчезли. Мне известно, что и свалка, которая находится на берегу Финского залива впритык к месту разработки боевых радиоактивных веществ до предела загрязнена радиоактивными элементами. Туда в 60-ых годах свозили радиоактивные отходы с заводов и институтов Ленинграда. Сейчас рядом с этой радиоактивной помойкой начинают строить Морской порт.
Сколько грозных предписаний послали руководители Санкт– Петербургского центра госсанэпиднадзора в Министерство Обороны, командирам Ленинградской Военно-Морской базы …. Не счесть. Ведь началась переписка еще в 1960 году! Наверное, столько же в эти же адреса ушло писем от городского правительства. У Министерства Обороны был свой железный довод, – денег нет! Переписка оседала в сейфах секретных и несекретных отделов. Дело в том, что все разработки боевых радиоактивных веществ были закрыты грифом «совершенно секретно». В своих публикациях я настаивал – тот, кто наследил, должен убрать за собой. Не хватает денег на дезактивацию? Поставьте для начала надежный забор, охрану, чтобы не облучались матросы, пацаны, влюбленные парочки.
Время от времени появлялись слухи, что появился богатый инвестор, который готов вложить деньги в дезактивацию военного городка №6. Но слухи так и оставались слухами. Один раз – осенью того же 1992 года появилась фирма «Фрейм», объявившая, что она возьмется за дезактивацию. Но иностранные фирмы – инвесторы, которые дают денег, хотят получить взамен в бессрочное пользование 180 гектаров прибрежной земли Васильевского острова. Один из руководителей «Фрейма» Александр Плугин в беседе со мной произнес фразу, которая врезалась в память:
– На территории городка занимались исследованием влияния радиоактивных веществ на биомассу разного толка.
Когда выяснилось, что 180 гектаров в бессрочное пользование городское правительство не отдаст, «Фрейм» пропал также внезапно, как и появился.
Иногда с радиоактивной помойкой на Шкиперском протоке возникали ситуации совершенно фантасмагорические. Помните, как наш город боролся за то, чтобы принять Олимпийские игры 2004 года? Главный архитектор города на презентации с гордостью показывал генплан будущих олимпийских объектов. На месте ядерной помойки должны были возвести…. пресс-центр. Самое место для бумагомарак.
Наконец вместо дряхлого деревянного забора появился бетонный, с колючкой поверху. Впору было ликовать и бить себя в грудь: вот она, могучая сила четвертой власти. Но из-за забора все так же тянулись вверх кусты, постепенно становившиеся деревьями. С них на тротуар, дорогу летела листва, пропитанная радионуклидами. На ногах прохожих, на протекторах машин грязь продолжала мигрировать. Мне пришлось потратить немало усилий, чтобы узнать, кто же стал владельцем военного городка № 6. А это ведь не только небольшая территория в несколько гектаров, изгвозданная радионуклидами, это действительно целый городок с огромными складами, заглубленными в землю. Потому что военным городком № 6 владел НИИ ВМФ, в котором действительно разрабатывали химическое оружие.
Как говорится – час от часу не легче, кроме радиационного загрязнения там может оказаться букет с примесью сильных токсикантов. Оказалось, что новый владелец городка – научно-производственная фирма "ЭКРОС". Ведущая российская компания – крупнейший производитель химико-лабораторной продукции. Фирма – экологическая. И название ее расшифровывается ни много, ни мало как – «ЭКОЛОГИЯ РОССИИ». Я вздохнул с облегчением, решил, что уж с руководителями экологической фирмы у меня – экологического журналиста проблем с получением информации не возникнет. Не тут то было! Все мои попытки узнать у руководителей «ЭКРОСА» что же происходит на территории, огороженной бетонным забором, насколько далеко расползлось с нее радиоактивное загрязнение, наталкивались на такое мощное сопротивление, которого я никогда не испытывал, встречаясь с офицерами Ленинградской Военно-Морской Базы. Самое большое, чего мне удалось добиться: «Территория надежно охраняется, никакой опасности для населения не представляет, и мы туда вас никогда не пустим!».
К этому времени в городе после грянувшего Чернобыля уже вовсю шли комплексные работы по радиоэкологическому изучению территории. Поначалу секретные. Летали вертолеты с аппаратурой на борту, велась пешая гамма-съемка. Радиоактивное загрязнение города на Неве началось не с Чернобыля, а еще в 1905 году, когда сюда завезли сотни тонн урановой руды для получения радия – 226. Которым тогда было модно лечить самые разные болезни. Именно в нашем городе родилась российская радиохимия, основан Радиевый институт. Тут начали работы по расщеплению ядра, создали центрифужный метод изотопного обогащения урана. Именно наш город до сих пор является крупнейшим атомным центром страны, тут сосредоточены самые качественные «ядерные мозги». Поэтому и уделан он оказался, – по самую шею.
В 1991 году экологический союз «Мониторинг» издал карту, на которую страшно смотреть – нет места, чтобы не торчал значок, обозначающий радиоактивное пятно. Было зарегистрировано 1360 участков с повышенным гамма – фоном. Изымались тысячи источников ионизирующего излучения. В институтах, школах, домах пионеров, технических кружках, музеях. Некоторые мощные источники находили брошенными в парках, на пустырях, рядом с воинскими частями. Чистились свалки. Обследовались и вычищались квартиры, где люди десятилетиями хранили приборы, с нанесенными на шкалы светосоставом постоянного действия на основе солей радия – 226. От приборов светило до 10 тысяч микрорентген в час. Но Шкиперка продолжала оставаться самым радиоактивно грязным местом северной столицы.
Надо отдать должное специалистам Комитета по природопользованию, охране окружающей среды и обеспечению экологической безопасности Санкт – Петербурга. Без них проблема Шкиперского протока с мертвой точки бы не сдвинулась. Именно они, убедившись, что инвесторов с мешком денег можно и не дождаться, добились выделения средств из экологического фонда города на первый этап дезактивации. В ходе работ разобрали и дезактивировали надземные части наиболее загрязненных зданий, а их фундаменты законсервировали. На этом деньги кончились.
www.ladoga-lake.ru (2003-2024)
