Последнее великое оледенение территории СССР

Автор: М. Гросвальд
Источник: альманах «Науки о Земле», 10/1989.
Публикуется в незначительном сокращении.
Полный вариант в формате PDF (5Mb)

Полярные ледниковые покровы
Евразия к западу от дельты Лены

Теория покровного оледенения Северной Евразии, представляющая собой альтернативу концепции Герасимова и Маркова, выросла из доказательств древнего оледенения Баренцева шельфа. Самые первые из этих доказательств были получены в районе Шпицбергена, или Свальбарда, т. е. на крайнем северо-западе Баренцева моря. Они включали данные наблюдений за ледниковыми шрамами на скалах, разносом эрратических валунов, рельефом морского дна и составом донных отложений. Ледниковые шрамы здесь оказались направленными с востока на запад и с юго-востока на северо-запад, из внутренних частей моря в шпицбергенские проливы Хинлупен и Фримен, о чем знал еще Г. Де Геер, а на морском дне еще со времен А.Э. Норденшельда и Ф. Нансена стали известны формы ледниковой экзарации и аккумуляции. В наше время советские морские геологи М. В. Кленова, В. Д. Дибнер, Б. Н. Котенев, Г. Г. Матишов нанесли на карту обширные поля ледниковых отложений и протяженные подводные моренные гряды.

Логичным дополнением этих доказательств явились следы молодых гляциоизостатических движений шельфа, представленные морскими береговыми линиями и террасами, поднятыми над современным уровнем моря. Высоты и абсолютный возраст этих форм, определенный путем радиоуглеродного датирования древесины-плавника, раковин и костей китов, собранных с их поверхности, также показали, что пришпицбергенская область морского дна испытывает сильное послеледниковое воздымание, центр которого не совпадает с районом архипелага, а лежит где-то юго-восточнее.

И все-таки эти доводы многим казались неубедительными, а идея валдайского ледникового покрова на месте Баренцева моря – сомнительной. Только в последние годы произошел перелом и концепция оледенения этого моря встала в ряд признанных научных теорий. Ее успех был обеспечен осуществлением двух крупных проектов – шведской полярной экспедиции «Юмер-80» и программы норвежских геологических исследований морского дна.

В программу экспедиции на ледоколе «Юмер» входили, помимо прочего, вопросы ледниковой истории Шпицбергена и окружающего шельфа, в ней приняли участие известные скандинавские ученые Г. Хоппе, В. Карлен, О. Сальвигсен и другие. Они исследовали состав и распространение ледниковых и ледниково-морских отложений морского дна, ледниковый рельеф и вертикальные движения ряда островов, уделив особое внимание слабоизученным частям архипелага – Земле Короля Карла, острову Большому, Северо-Восточной Земле. Эти работы, особенно определение размаха и скорости послеледникового поднятия Земли Короля Карла, где обнаружена терраса высотой 100 метров с возрастом около 10 тысяч лет, дополнили карту гляциоизостатических движений шельфа и подтвердили вывод о несовпадении центра его куполовидного поднятия с районом Шпицбергена.

Еще более важную роль сыграла геологическая съемка западной половины Баренцева шельфа, проведенная силами норвежских геологов в масштабе 1:500000. В ее ходе осуществлена программа эхолотирования дна, его сейсмостратиграфического профилирования, изучения донных грунтов, составления специальных карт. На всей исследованной площади шельфа, включая днища его подводных желобов-трогов, под плащем голоценовых илов и ледниково-морских осадков, сформировавшихся в период распада ледникового щита, норвежцы обнаружили переуплотненные щебнистые суглинки и глины, в которых они распознали нормальную «основную» морену или водно-ледниковую толщу, переработанную действием ледниковой нагрузки.

Свидетельства на этот счет мы находим в многочисленных публикациях А. Сольхейма, Т. Воррена, И. Кристофферсена, А. Эльверхоя и других, причем последний, имеющий опыт работ в Антарктике, нашел в донной морене Баренцева моря много общего с ледниковыми отложениями, выстилающими дно моря Уэдделла. Пыльца и другие остатки четвертичных растений в этой морене отсутствуют, зато полностью доминирует детрит мезозойской древесины, выпаханной из древних пород коренного ложа.

На банках и, что особенно важно, на краях шельфа закартированы и изучены подводные моренные гряды, имеющие высоты до 100 метров. Они оказались аналогичны краевым моренам норвежского шельфа, в частности знаменитой гряде Эгга. Не менее показательно, что такие же конечные морены перегораживают и устьевые участки желобов Медвежинского и Южного мыса. В целом из данных съемки следует, что параллельные гряды протягиваются вдоль всего западного края шельфа.

На юго-западе, в Медвежинском желобе, в единый ледяной поток объединялись льды, стекавшие и с Баренцева шельфа, и со Скандинавского полуострова. На конференции Приарктических государств по координации научных исследований в Арктике, состоявшейся в декабре 1988 года в Ленинграде, А. Сольхейм и А. Эльверхой демонстрировали подводные фотографии флютинга – продольного желобчатого микрорельефа морены, сделанные в средней части Медвежинского желоба на глубине 300 метров. А поскольку флютинг – это след быстрого скольжения ледника по валунным суглинкам, то не приходится сомневаться, что весь желоб заполнялся движущимся льдом и что происходило это недавно – в противном случае этот рельеф успел бы скрыться под покровом ила.

Западная часть Баренцева моря лежит за пределами Советской Арктики, тем не менее все это имеет самое прямое отношение к ее последнему оледенению. В самом деле, можно ли представить, что к западу от меридиана Рыбачьего простирался мощный ледниковый покров, а к востоку от него шельф был безледным? И что гигантский ледник, по размерам близкий к леднику Ламберта в Антарктиде, который стекал по Медвежинскому желобу, брал свое начало не из района Новой Земли, а материализовался из воздуха?

Впрочем, главные доказательства оледенения Евразийской Арктики были найдены не на шельфе и не на арктических островах. При всей важности наблюдений на Шпицбергене и в западной части Баренцева моря все же основным, решающим доказательством сплошного оледенения арктического шельфа Евразии стали результаты картирования краевых ледниковых образований (конечно-моренных поясов) на приморской суше. Если еще сравнительно недавно у нас были известны лишь конечные морены Скандинавского ледникового щита, имеющие, как я уже писал, северо-восточное простирание, то в 70-х годах, после исследований А. С. Лаврова, X. А. Арсланова, Л. М. Потапенко, на картах севера Русской равнины появились также и конечно-моренные пояса, вытянутые широтно.

Эти пояса выстраиваются в несколько рядов, тянущихся из бассейна Мезени, где они смыкаются со скандинавскими моренами, до западного Предуралья, и обращены фронтальными сторонами на юг. В том же, южном, направлении ориентированы и их лопастные выступы, оконтуривавшие концы ледяных потоков. Так что очевидно, широтные пояса сформированы краевыми частями ледникового щита, надвигавшегося на Русскую равнину со стороны Баренцева моря.

Дальнейшие работы тех же исследователей показали, что самый внешний (южный) из этой группы моренных поясов имеет не широтное, а диагональное северо-западное простирание (рис. 1). Тем не менее все они, включая и внешний, образовались не раньше валдайского максимума похолодания. Об этом говорит тот факт, что моренный материал, из которого построены пояса, налегает на аллювиальные и озерно-болотные отложения с органическими остатками, имеющими радиоуглеродный возраст в 25–40 тысяч лет.

Конечно-моренные пояса, направления движения льда и ледниково-подпрудные озера европейской части СССР в эпоху последнего оледенения
Рис. 1. Конечно-моренные пояса, направления движения льда и ледниково-подпрудные озера европейской части СССР в эпоху последнего оледенения
Ясно видно, что лед поступал со стороны Баренцева и Карского морей:
1 – границы оледенения, максимальная и стадий отступания; 2 – направления движения льда; 3 – подпрудные озера; 4 – каналы сброса талых вод (спиллвеи); 5 – пункты радиоуглеродного датирования ледниковых (а) и озерных (6) отложений. Цифрами показаны древнеозерные уровни

Абсолютный возраст, близкий к 20 тысячам лет, имеют и осадки ледниково-подпрудных озер, связанных с внешней моренной грядой. А более молодые гряды, маркирующие последовательные этапы отступания ледникового края, оказываются еще более молодыми: для них и для сопряженных с ними озер имеются датировки, близкие к 10,5–9 тысячам лет. Это значит: они образованы уже в голоцене. Да и все речные долины, пересекающие эти пояса, имеют только голоценовые террасы.

Что означают эти конечно-моренные пояса, их география и возраст? Прежде всего то, что к северу и северо-востоку от них, на континентальном шельфе Баренцева и Карского морей (да, и Карского: обратите внимание на направления движения льда), простирался обширный ледниковый покров. И что его противоположный край совпадал с северной границей шельфа.

Иного, как говорится, не дано: теоретическими исследованиями и наблюдениями в Антарктиде доказано, что ледниковые щиты «морского» типа, налагающие на плоское или вогнутое ложе, могут быть устойчивы лишь в том случае, когда их линия налегания (т. е. граница, за пределами которой край щита всплывает) сдвигается до бровок континентальных шельфов. В противном случае они будут либо непрерывно расти, пока не достигнут этих бровок, либо столь же непрерывно сокращаться, пока не исчезнут.

Отсюда как раз и следует, что ледниковый покров Баренцева и Карского шельфов мог надвигаться на соседнюю сушу и достигнуть рубежей вышеописанных конечно-моренных поясов лишь после того, как он заполнил собой весь шельф. Все это делает ясной ошибочность тех реконструкций оледенения шельфовых морей, которые рисуют в их пределах не сплошные ледниковые покровы, а отдельные разобщенные ледниковые шапки с краями, лежащими на внутренних равнинах шельфа.

Вот почему приведенной информации о положении южного края ледникового покрова арктического шельфа было достаточно, чтобы однозначно ответить на вопрос о масштабах оледенения всей области. Так что остальные данные на этот счет – о ледниковых шрамах, вертикальных движениях земной коры, геологии и рельефе морского дна, которые сыграли столь большую роль на начальном этапе исследований и, кстати, собирались с величайшими трудами – оказываются для нас, по существу, излишними.

В конце 70-х годов аналогичные широтные конечно-моренные пояса валдайского, а по сибирской номенклатуре – зырянского возраста были нанесены и на карту Западной Сибири (рис. 2).

Главнейшие краевые ледниковые образования
Рис. 2. Главнейшие краевые ледниковые образования (конечно-моренные пояса, зоны гляциодислокаций) и направления движения льда в Северной Евразии к западу от дельты Лены.
Эпоха последнего оледенения. Центр растекания льда – на месте Карского моря:
1 – материковый склон; 2 – краевые ледниковые образования; 3 – ориентировка ледниковых шрамов и переноса валунов; 4 – желоба-троги на шельфе – каналы стока льда; 5 – участок, где приведено детальное датирование следов оледенения Сибири

Это было важным достижением группы новосибирских и ленинградских геологов – С. А. Архипова, B. И. Астахова, И. А. Волкова, C. Л. Троицкого и других. Ведь до того предполагалось, что краевые образования последнего оледенения здесь протягиваются не широтно, а меридионально, параллельно Уралу и западному краю плато Путорана, и что между ними оставался широкий коридор, позволявший Оби и Енисею свободно стекать в Северный Ледовитый океан.

Имевшиеся в то время данные позволили сделать вывод, что граница максимальной стадии последнего оледенения проходила здесь по системе гряд, включающей Салехардские увалы южного берега Обской губы, Хадуттейские гряды Тазовского полуострова и фестончатые валы, простирающиеся от низовьев реки Таз до слияния с моренными грядами Путоранского ледникового комплекса на востоке, в долине Енисея.

Примерно тогда же Н. В. Кинд из Геологического института АН СССР, а также геологами-сьемщиками «Аэрогеологии» Л. Л. Исаевой, С. М. Андреевой и другими было установлено, что 3fa система гряд продолжается и на Таймыре. А именно, что вдоль Таймырской низменности с юго-запада на северо-восток по левобережью рек Хета и Хатанга тянется непрерывная полоса гряд, имеющих в плане вид гирлянд, в которых отдельные дуги обращены выпуклыми сторонами на юго-восток. Крупнейшая гряда, получившая название Джангодо-Сынтабульской, как и некоторые более северные, представляет собой гляциотектоническое сооружение, возникшее в результате напорных дислокаций озерно-речных и, возможно, морских отложений.

Одновременно с этими работами было проведено картирование и датирование озерных террас Западной Сибири. Полученные здесь результаты многих удивили: восстановленные озера оказались огромными, а их возраст – неожиданно молодым, позднезырянским, близким к 20 тысячам лет. Уровни, которых достигали эти озера, составляли 125–130 метров и соответствовали высоте Арало-Иртышского водораздела, располагающегося внутри сквозной Тургайской ложбины.

Последняя же явно служила спиллвеем, по которому талые воды, заполнявшие подпрудные озера, в том числе крупнейшее из них – Мансийское, могли сбрасываться в Арало-Каспийский бассейн. Позже удалось датировать также образцы древесины и древних почв, извлеченные из скважины на дне ложбины. Их датировки показали: последний эпизод такого сброса имел место между 25 и 13 тысячами лет назад, т. е. во время максимума последней ледниковой эпохи.

Таким образом, уже десяток лет назад стало ясно, что конечноморенные пояса севера Западной Сибири и Таймыра образуют широкую дугу, обращенную своей выпуклой стороной на юг и юго-восток. Это позволило уверенно заключить, что центр растекания ледникового покрова, создавшего указанные пояса, находился не на Полярном Урале и не на Таймыре, а где-то на пересечении радиусов этой дуги, а именно на континентальном шельфе Карского моря. Поэтому гигантский ледниковый щит, распространявшийся как на Карский шельф, так и на север Западной и Средней Сибири и подпруживавший течение Оби и Енисея, получил название Карского.

Границы оледенения арктического шельфа Евразии еще предстояло уточнять и уточнять, но и тогдашний их контур позволял провести предварительную реконструкцию формы и объема ледникового покрова. Что и было сделано уже в 1977 году. Спрос со стороны палеогеографов и климатологов был настоятельным. При этом использовался принцип актуализма, или, иными словами, допущение о подобии древнеледникового покрова современным, существующим в Антарктиде и Гренландии.

Учитывался также рельеф ложа, в частности размеры и ориентировка подводных желобов-трогов, к которым приурочиваются ледяные потоки, служащие главными путями спуска льда в океан. В итоге был сделан вывод, что в эпоху последнего глобального похолодания на месте Баренцева и Карского морей вырастала система из двух ледниковых щитов «морского» типа – Баренцева и Карского, которые сливались друг с другом и с ранее известным Скандинавским щитом, образуя единый Евразийский ледниковый покров. Предполагалось, что усиленный сток льда по желобам-трогам Медвежинскому и Св. Анны должен был создавать глубокие седловины на границах между отдельными щитами, а такой же сток по желобам Южного мыса и Франц-Виктория – способствовать тому, что в северо-западном углу Баренцева шельфа обособлялся Свальбардский ледниковый купол.

Согласно составленной тогда карте последний Евразийский ледниковый покров протягивался без перерывов от Ирландии до восточной оконечности Таймыра, его площадь была близка к 8,5 миллиона квадратных километров, из них половина приходилась на современные шельфы.

Реконструкция 1977 года получила довольно широкую известность, она вошла в ряд советских и зарубежных монографий и сводок, в Атлас Арктики, Гляциологический словарь, в итоговые карты американского проекта КЛИМАЛ много раз использовалась при численном моделировании древних климатов. Однако эта реконструкция успела устареть.

Выше уже упоминалось о новой границе последнего оледенения на северо-востоке Русской равнины. Напомню, что по новым данным А. С. Лаврова и других эта граница проходит от верховьев Печоры к нижним течениям рек Ижма и Цильма и, таким образом, лежит много южнее, чем считалось раньше, и имеет не широтное, а северо-западное простирание. С этой – новой – границей Лавров «увязал» террасу Печорского ледниково-подпрудного озера с уровнем 150 метров; при нем обеспечивался сток талых вод через Мылвинско-Кельтминскую систему спиллвеев сначала в Каму, а затем в Волгу и пресноводный Хвалынский бассейн, в который тогда преобразовывалось Каспийское море.

Кроме того, исследования Западной Сибири изменили точку зрения на южные пределы максимального распространения последнего Карского щита. По новым данным, его южная граница протягивалась не вдоль дуги, идущей через Салехард и Тазовский полуостров, а приближалась к северному склону Сибирских увалов. Ключевую роль в обосновании этого вывода сыграли наблюдения сотрудников «Аэрогеологии» С. В. Гончарова и того же А. С. Лаврова.

Последний показал, что покровная морена всей северной половины области, вплоть до Сибирских увалов, подстилается осадками (озерными суглинками и торфяниками), имеющими «конечные» радиоуглеродные датировки, лежащие в пределах от 25–30 до 45–50 тысяч лет. Что же касается широтных конечно-моренных поясов, лежащих севернее этих увалов, то они маркируют не рубежи максимального продвижения разновозрастных ледниковых щитов, а лишь позиции края одного и того же – последнего – оледенения на разных этапах его деградации.

Не менее значителен и вклад С. В. Гончарова. Для нас особенно важны его исследования в бассейне Среднего Енисея и реки Елогуй, впадающей в Енисей слева. В долине Елогуя им обнаружены следы локального ледниково-подпрудного озера, максимальный уровень которого составлял 160 метров и, таким образом, на 30– 35 метров возвышался над водной поверхностью Мансийского и других больших озер Западной Сибири. Елогуйское озеро подпруживалось одной из лопастей Карского щита, вторгавшейся в устье Елогуя, тогда как другая его лопасть, более восточная, наступала вверх по долине Енисея, доходя до 62° северной широты.

Детальное изучение береговых линий Елогуйского и Енисейского озер, каналов сброса талых вод, сопряженных с этими формами морен и флювиогляциальных песков, а главное – датирование подстилающих торфяников позволило доказать, что возраст обеих лопастей был близок к 18–20 тысячам лет. Причем если вновь обратиться к рис. 2, то видно, что эти датировки дают возможность судить о возрасте не только Елогуйской и Енисейской лопастей, но и всей краевой зоны Карского щита, простиравшейся далеко к западу и северо-востоку от Енисея.

Коренным образом изменились и представления о границе последнего оледенения на севере Средней Сибири. Появились серьезные данные, согласно которым юго-восточный сектор Карского щита продвигался не до Джангодо-Сынтабульской гряды Таймырской низменности, а на целых 600 километров дальше на юго-восток. К этому выводу привели наблюдения за путями разноса ледниковых валунов и простиранием моренных гряд, друмлинов и озов на северо-востоке Среднесибирского плоскогорья.

В частности, красноярский геолог И. Н. Дятлова установила, что валуны ряда характерных пород бассейна реки Котуй оказались включенными в моренные гряды, расположенные в 40-80 километрах юго-восточнее коренных выходов этих пород, а сами эти гряды обращены своими фронтальными сторонами на юго-восток. Поскольку же река Котуй течет на север, то вполне очевидно: перенос обломочного материала здесь шел вверх по долине и его агентом был ледниковый покров. Причем особенно интересно, что, судя по составу валунов в морене Котуйского бассейна и направлениям их переноса, лед в этот бассейн поступал не с соседнего плато Путорана, как можно было бы ожидать, а с северо-запада, со стороны Таймырской низменности.

Тот же вывод следует и из геоморфологии всего Оленек-Хатангского междуречья, занимающего северо-восточную часть Средне-сибирского плоскогорья. Московские геологи С. М. Андреева и Л. Л. Исаева показали, что там присутствует целый комплекс ледниковых форм рельефа – участки холмистой морены, друмлины, озовые гряды, ложбины стока талых ледниковых вод, террасы спущенных ледниково-подпрудных озер, скопления эрратических валунов, а главное – несколько генераций конечно-моренных поясов с лопастными выступами разных размеров.

На всей этой площади ясно выражена географическая закономерность, отмеченная Дятловой в долине Котуя: краевые ледниковые образования своим фронтом обращены на юго-восток, а их лопасти продвинуты вв.ерх не только по Котую, но также по Попигаю, Анабару и ряду других рек. Две крупнейшие моренные лопасти, имеющие длину в 200–250 километров каждая, подобно танковым армиям на оперативной карте штаба фронта, берут в «клещи» Анабарское плоскогорье. И ведь совершенно очевидно: чтобы продвинуться в бассейн Котуя и другие районы Средней Сибири, ледниковый покров, наступавший со стороны Карского шельфа, должен был не только перевалить через горы Бырранга, пересечь Таймырскую низменность и преодолеть 500-метровый порог, ограничивающий ее с юга, но и на всем своем дальнейшем пути двигаться против уклона местности.

Факт такого движения льда чрезвычайно интересен, поскольку он бросает свет на палеогеографию другого, еще менее доступного района северной окраины Евразии, а именно шельфа моря Лаптевых. Поясню это на полузабытом примере из истории изучения европейского Севера.

Выдающийся финский геолог В. Рамсей еще в начале века выяснил, что валуны нефелиновых сиенитов, происходящих из Хибинских гор Кольского полуострова, были перенесены льдом на юго-восток и широко представлены в морене района Котласа и Вятки. Сопоставив это направление с северо-восточным, в котором они должны были бы двигаться в соответствии с уклоном местности и позицией Хибин относительно Скандинавского ледникового центра, Рамсей понял, что выявленное им 90-градусное отклонение могло быть связано только с одной причиной – другим ледниковым щитом, занимавшим место Баренцева моря. Только он мог подпружиаать «скандинавский» лед и отжимать его движение к юго-востоку. И как мы сейчас знаем, догадка Рамсея оказалась правильной.

Так вот, давайте не будем придумывать ничего нового, а рассудим по-рамсеевски: если ледниковые массы, некогда перевалившие через горы Бырранга с севера и переполнившие Таймырскую низменность, двинулись не на северо-восток, под уклон к морю, а на юго-восток, в гору, то... То для этого обязательно была физическая причина, природа не капризничает. И возможности выбора в данном случае ограничены, ведь речь идет о событиях, имевших место всего лишь 20 тысяч лет назад, поэтому мы не можем «сфантазировать», скажем, горный хребет, занимающий площадь моря Лаптевых. Нет, только самое простое и естественное – сплошной и мощный ледниковый щит на его месте, который и подпруживал и отклонял течение льда Таймыра.

Впрочем, покровный ледник моря Лаптевых оставил и более явные следы. Среди них – четкий «отпечаток» ледниковой лопасти, которая вторгалась вверх по долине реки Анабар. Ведь совершенно очевидно, что лед этой лопасти двигался с севера на юг, с Лаптевского шельфа на сушу. О сравнительно недавнем оледенении моря Лаптевых прямо говорят также широтные маргинальные каналы – ложбины стока талых вод, обнаруженные на обоих склонах кряжа Прончищева, в бассейне Уэле. Судя по общей ситуации, эти каналы были выработаны у края отступающего ледникового щита, располагавшегося севернее.

В целом наиболее существенная информация о краевых образованиях последнего Карского ледникового щита суммирована на рис. 2. Она, как мне кажется, лучше всяких слов говорит и о положении древнего ледораздела, и об ориентировках линий тока льда. Главный ледораздел щита, вне сомнений, находился на западе Карского моря между Новой Землей и полуостровом Ямал, а линии тока расходились от него радиально, во все стороны. При этом и здесь соблюдалось правило, о котором говорилось в предыдущем разделе: противоположно направленные линии тока имели примерно равную длину.

Повторю, что, по моему мнению, внешние, наиболее далеко «продвинутые» краевые образования (из показанных на рисунке) маркируют позицию ледникового края в эпоху максимума последнего, валдайско-зырянского, оледенения. И что о возрасте внешнего конечно-моренного пояса можно судить по результатам датирования нескольких его участков, прежде всего Печорского и Елогуйско-Енисейского.

На первом из них, охватывающем большую площадь северо-востока Русской равнины, определен возраст более сотни образцов, собранных из-под морены и из отложений подпрудных озер, на втором – в долинах Среднего Енисея, Елогуя и Кас-Кетского спиллвея, соединявшего Енисейское подпрудное озеро с Мансийским, датированы многие десятки проб торфа и древесины, также извлеченных из-под морены и из озерных осадков. На этих двух участках ситуация такова, что полученные там датировки дают возраст именно самого внешнего пояса моренных гряд.

Логично предполагать, что тогда же, а именно около 20 тысяч лет назад, были сформированы и все остальные части дуги внешнего пояса краевых образований, лежащего между дельтой Лены и полуостровом Канин.

Внутри дуги внешнего моренного пояса можно видеть несколько прерывистых границ, показывающих следы краев Карского щита на последовательных стадиях его сокращения. Не надо быть геологом, чтобы понять, что все эти стадии моложе максимальной, и каждая из них тем моложе, чем далее на севере находится ее след. Довольно ясно, что возраст всего «комплекта» стадиальных морен должен лежать в интервале значений от 16 до 9–10 тысяч лет. Это, между прочим, во многих случаях нашло прямое подтверждение в результатах прямого датирования.

И все же известна масса примеров, когда определения возраста стадиальных морен, выполненные с помощью, казалось бы, объективного и беспристрастного радиоуглеродного метода, дают результаты, не желающие подчиняться законам логики. Многие из них просто сбивают с толку, вступая в противоречие с очевидными геологическими соотношениями.

Так, во многих случаях получается, что стадиальные морены и озерноледниковые террасы одновременно и налегают, и вмещают, и сами подстилают осадки, имеющие один и тот же возраст, который чаще всего оказывается близким к 30– 50 тысячам лет. Или геологу приходится сталкиваться уж с совершеннейшей нелепицей, когда соседние участки одной и той же гряды получаются разновозрастными. Судите сами: по радиоуглеродным данным возраст Джангодо-Сынтабульской гряды Таймыра получается древнее 30 тысяч лет, а возраст ее прямого продолжения в долине Енисея – позднеледниковым, близким к 13 тысячам лет. И число таких примеров можно умножить.

Сейчас вполне очевидно, что многие датировки, которыми нам приходится пользоваться, фиктивны. Однако значит ли это, что радиоуглеродный метод недостаточно надежен и себя не оправдывает? Конечно же нет, дело в другом. Дело прежде всего в том, что значительное число (а кое-где – большинство) образцов, представляемых в лаборатории для датирования, оказывается засоренным древним материалом либо перемещенным из мест их первичного отложения.

И виной тому древние ледниковые покровы, многократно наступавшие с арктического шельфа на юг. Перемещаясь по дну полярных морей и через их береговую зону, лед на большую глубину выпахал толщи мезозойских и третичных пород, содержавших бурые угли, окаменелую древесину, растительный детрит и другие органические материалы, и разнес продукты выпахивания по обширным пространствам евразийского Севера. При этом произошло массовое засорение молодых осадков «мертвым» углеродом, т. е. углеродом, в котором его радиоактивный изотоп 14С, имеющий сравнительно короткий период полураспада (5700 лет), успел целиком самоликвидироваться.

Поэтому засорение таким углеродом всегда ведет к «задрев нению» возраста образцов. Лед переместил на приморскую сушу также всю массу морских осадков, отложившихся на шельфе во время плиоценовых и плейстоценовых межледниковий, причем этот материал транспортировался не только в дисперсном, т. е. мелкораздробленном, виде, но и в виде больших пластин-отторженцев, в которых сохранялись первичные текстуры, химизм, остатки флоры и фауны морских отложений. Дополнительные сложности внесло то обстоятельство, что поверхностные отложения, служившие ложем древнеледниковых покровов, подвергались сильной гляциотектонической переработке.

Итак, виновником фиктивных датировок морен и ледниковых стадий следует считать не радиоуглеродный метод и не лабораторные процедуры, а недоработки геологов. Именно они не сумели разобраться в специфике строения чехла поверхностных отложений нашего Севера, сделать поправки на эффекты его массового засорения древней «органикой».

Впрочем, будь сам метод более совершенным, многих ошибок удалось бы избежать. Достоверность датировок резко повышается, когда для определений возраста используют не большие «сборные» образцы, а единичные обломки древесины, древесной коры, семена, волокна из торфа, отдельные раковины или даже их мелкие части. Но чтобы сделать это возможным, надо переходить от обычного радиоуглеродного метода к датированию по 14С с помощью ускорительной массспектрометрии, которое позволяет использовать образцы весом в 20-30 миллиграммов.

Опыт применения нового метода позволяет надеяться на успешное решение наших проблем. Показательно в этом отношении изучение линзы органического материала, обнаруженной в аллювии береговой равнины Аляски у мыса Барроу. Датирование «сборных» образцов, представляющих разные фракции материала линзы, дало результаты, варьирующие от 13,3 до 30,3 тысячи лет, тогда как возраст извлеченных оттуда же семян, который измерялся с помощью ускорителя, сблокированного с массспектрометром, оказался равным 9000–9500 лет.

Дополнительное исследование показало, что выявленное здесь «задревнение» образцов объясняется их засорением микроскопическими частицами угля, янтаря и растительной пыльцой, происходящими из угленосных мезозойских толщ. Но ведь и на евразийском Севере лед выпахал толщи угленосных пород мезозойского и третичного возраста! Однако мы пользуемся лишь старым методом датирования, поэтому «вал» фиктивных результатов продолжает расти.

Итак, ошибки в определении возраста этапов ледниковой истории по ИС носят не случайный, а систематический характер. Поэтому «набор статистики» отнюдь не ведет к их устранению. И потому же в различных точках зрения на эту историю не видно никаких признаков сближения. А порожденные фиктивными датировками и неумением отличить инситные отложения от отторженцев мифы, вроде сказок о плейстоценовых трансгрессиях Северного Ледовитого океана, продолжают благополучно здравствовать.

Остается сказать несколько слов о северной границе ледникового покрова Баренцева и Карского морей. Выше уже указывалось, что по теоретическим соображениям она должна была совпадать с северным краем шельфа и что на западе Баренцева моря этот вывод нашел подтверждение в результатах геологической съемки. Следы движущегося льда имеются и на других участках краевой зоны шельфа, это подводные желоба-троги, впервые обнаруженные еще Ф, Нансеном в конце прошлого века.

Ориентировки крупнейших форм данного типа показаны на рис. 2, из которого следует, что они, как и все прочие индикаторы движения льда, расходятся радиально от внутренней области шельфа к его краям.

Правда, многие геологи все еще верят, что желоба и родственные им фьорды представляют собой продукты чисто тектонических процессов. Так думал Д. Грегори в начале века, так считают специалисты из ВНИИ «Океангеология» сегодня. Однако фактические данные по динамике ледниковых щитов Антарктиды, Гренландии и скоростям линейной эрозии, производимой их ледяными потоками, убеждают в ледниково-эрозионном генезисе этих форм. К тому же выводу привело использование методов статистики. Именно на их основе мы с А. Ф. Глазовеким показали: вероятность того, что желоба-троги – тектонические формы и с оледенением не связаны, а на гляциальных шельфах «оказались» случайно, исчезающе мал а – менее 1/1045. На мой взгляд, эта статистика делает все остальные доводы излишними. Ведь величина знаменателя этой дроби чудовищна – достаточно вспомнить, что расстояние от Земли до Солнца, выраженное в миллиметрах, составляет только 1,5x1014.

Сейчас ясно: все желоба гляциальных шельфов – суть гигантские ледниково-эрозионные формы. То же можно сказать и о «наших» желобах – Медвежинском, Южного мыса, Франц-Виктория, Св. Анны, Воронина. Это значит, что они не только служили каналами стока льда, но и сами были выработаны ледниками. А чтобы выпахать ложбины глубиной по 400–600 метров, требовалось немало времени, так что движение льда по ним не могло быть коротким эпизодом. Нет, это был длительный процесс, действовавший не только в последнюю ледниковую эпоху, но и на протяжении ряда более древних.

Содержание