«Грязная бомба» Ленинграда

Автор: В. Терешкин
Источник: www.bellona.ru (27 декабря, 2006).

 

Святой остров Коневец

 

Все связано со всем, все – со всем. И на одном из прекраснейших островов Ладоги, там, где высится Коневский монастырь, основанный в конце XIV века, можно, оказывается, испытывать смертоносное оружие. А что – жить военным есть где, монастырские помещения большие, погреба тоже пригодятся, зато охранять остров легко. Ну, а то, что пятимиллионный Ленинград воду из Ладожского озера пьет, никому из высоких чинов и в голову не приходило. Ходил я к святым отцам, которые командуют монастырем, принес им свою статью о том, что на острове есть места, загрязненные радиоактивностью и химическим оружием. А это опасно для многочисленных паломников. Реакция была – ноль!

В один из дней, когда на моем столе в редакции лежала рукопись о боевых радиоактивных веществах, в комнате появился пожилой человек с неистребимой армейской выправкой. Константин Лебедев пришел, чтобы зазвать меня на какую-то экологическую встречу, я отнекивался. И тут он углядел заголовок будущей статьи. И вдруг признался:

– А я ведь работал в том самом институте на Шкиперском протоке. Полигон у нас был на острове Коневец на Ладоге. Мы работали там с зарином, зоманом, табуном, адамситом, ипритом, люизитом. Подрывали заряды с отравляющими веществами рядом с подопытными животными. Взрывали и заряды с боевыми радиоактивными веществами. Подробно рассказать, да еще на диктофон? Нет, у меня подписка без срока давности.

Спустя несколько лет мне удалось разыскать другого свидетеля – Леонида Петрова. Он не стал ссылаться на подписку о неразглашении, а рассказал все, что знал и помнил. На Коневец попал в феврале 1957 в звании рядового в составе химвзвода. Закончил десятимесячные курсы в школе оружия Объединенного учебного отряда в Выборге. В этом же взводе служили Александр Степанов из Новгородской области, Владимир Омельченко с Украины, Виктор Степанов из города Колпино, Виктор Быков, Борис Мухин – оба из Ленинграда. У Леонида Ивановича сохранилась фотография (хотя фотографировать на острове строжайше запрещалось): он и его друзья составили спортивную пирамиду, все лыбятся в объектив, молодые, мускулистые, в длинных черных трусах.

В школе оружия он, так же, как и другие курсанты, изучал тему радиоактивности, и приборы, замеряющие активность тоже проходил. И как с ними работать. На Коневце он был заражающим радиоактивными веществами. Они ежедневно, кроме воскресений, по восемь часов работали с жидкими радиоактивными веществами. Заражали листы, покрашенные разной краской. Потом смывали боевые радиоактивные вещества дезрастворами. И вся эта смесь лилась прямо на ладожский песок. Были и такие опыты: растворы наносились на листы корабельной стали, им давали высохнуть, потом туда же сажали кроликов с выстриженной на пузе шерстью. Через двадцать – тридцать минут у кроликов расширялись зрачки, и офицеры их увозили в лабораторию. Лаборатория была в одноэтажном кирпичном здании, которое стояло посередине между казармами и церковью. А вот где хоронили подопытных животных, Леонид Петров не знает, вся его служба проходила на берегу.

– Вы много раз глядели на кроликов, сидящих на листах. А сами то не думали, что излучение и на вас действует? – спросил я ветерана
– Мыслей о том, что это может нанести вред нашему здоровью, не было. Молодые были, – ответил он.

Полигон находился на северной оконечности Коневца у мыса Варгосы прямо на берегу. Землянки, где хранились емкости с радиоактивными веществами, расположили рядом с полигоном. Во время опытов поверх хебешной формы на матросах были резиновые комбинезоны, лица защищали марлевыми масками или противогазами. Закончив работу, никакой санитарной обработки они не проходили. Душевая была, но вода в ней была холодная, – не сильно помоешься. Обмундирование полоскали в тазу, на следующей день снова надевали. Резиновые комбинезоны после работы обмывали просто – заходили в них в Ладогу. В бухте на воде постоянно появлялась дохлая рыба, но у матросов хватало ума ее не есть. Тогда они не задумывались, почему на всех этапах работы с радиоактивными веществами офицеры рядом не появлялись. Все указания им давали тогда, когда они приходили в казарму.

– Неужели за все время работы с БРВ вы не замеряли уровни гамма – излучения, – задал я вопрос, все время вертевшийся на языке.
– Когда в первый раз работали с растворами, нам выдали индивидуальные дозиметры, и вечером они показали дозу – 25 рентген. Больше нам их не выдавали, – вспомнил Петров.

Уже осенью у молодого матроса повисла левая рука, начались сильнейшие головокружения, боли в желудке. А уже в январе следующего года его из армии комиссовали. Вместе с ним комиссовали многих матросов из его взвода. А на Коневец привезли для прохождения службы новых матросов – химиков. Сейчас Леонид Иванович тяжело болеет, периодически ему удается лечь подлечиться в спецгоспиталь. С большим трудом удалось добиться, чтобы выдали удостоверение ветеранов подразделений особого риска.

Со скрипом двигалось мое журналистское расследование, с огромным трудом удавалось найти свидетелей тех событий. А найдешь, – скажут два слова и молчок: я на подписке. Однажды повезло, удалось найти человека, который много рассказал о том, как почти пять лет прослужил на острове Коневец. Артур Теберг до этого успел хлебнуть лиха по самые ноздри на войне. Умирал от дистрофии в блокадном Ленинграде. В армию удалось попасть с трудом – мешала латышская фамилия. Прошел от Сталинграда до Берлина. Сначала санинструктором в пехтуре, потом поднялся до топографа в артиллерии. А за Одером пришлось ему испытать, что такое газовая атака. Выжил. Выжил и тогда, когда на том же Одере в их блиндаж попал снаряд. Одних убило наповал, других ранило. И только он остался цел – невредим. Потом окончил химический факультет высшего инженерно-технического училища. На Коневец инженер – химик Теберг попал в ноябре 1950 года лейтенантом и прослужил до лета 1957. Жена его тоже принимала участие в испытаниях, ставила дымзавесы на озере с катера.

– Наша площадка для испытаний табуна, зарина, зомана – фосфорорганических отравляющих веществ была на северной части острова. А это вещества нестойкие. Со стойкими работала группа Вильяма Барабанова на Южной площадке, я сам там никогда не был, – вспоминает Теберг. – Все фосфорорганические вещества крайне опасны, достаточно было одного вдоха, чтобы наступила смерть. Поэтому офицеры, матросы работали в тщательно пригнанных противогазах, в резиновых комбинезонах. Проверяли, как отравляющие вещества действуют на подопытных животных, как быстро оседают, чем их можно дегазировать. На наших глазах гибли подопытные кролики. Это были жуткие, омерзительные картины, животные погибали от страшных судорог.

Теберг уверяет, что за время его службы на этой площадке ни одного ЧП не было. На площадке всегда дежурило два врача со всеми лекарствами, с запасом антидотов. И лишь один раз при испытании дымовой завесы ветер резко изменился, и пришлось Тебергу лезть под дым. Вся рубашка покрылась точечками от мелких брызг серной кислоты. Подрывали мины и бомбы. На косе, уходящей в Ладогу, испытывали всевозможные дымовые смеси. Для испытаний отравляющих веществ было важно, чтобы ветер дул в сторону Ладоги, а не острова. Никаких ограждений, предупреждающих надписей вокруг площадки не было. Не было и никаких сигналов о начале испытаний. Потому что из своих никто бы и так на площадку не пошел. А чужие могли приблизиться только по озеру, но там было каменистое мелководье, и рыбакам там, как уверяет Теберг, делать было нечего.

– А не было у вас мыслей о том, что все эти отравляющие вещества попадают в Ладогу, из которой пьет воду пятимиллионный Ленинград, – спросил я Теберга.
– Да ничего не должно было в озеро попадать, – уверенно ответил он. – При взрывах легкая паровая фаза уходила в атмосферу, и там растворялась, а та, что оседала на почву, очень быстро гидролизовалась.
– Но кроме тех отравляющих веществ, которые испытывали вы, были и другие – иприт, люизит, адамсит, в которых большие количества того же мышьяка, – возражал я. – Он-то разлагается очень медленно.
– Так мы с ними почти и не работали, – парировал бывший инженер-химик. – Поймите, у нас было ощущение, что мы делаем очень нужное для страны и флота дело.

И он, и его жена с удовольствием вспоминают, какая хорошая, спокойная жизнь была на острове, какие чудные танцы, а грибов, ягод – просто изобилие. Для них это было замечательное время. Они были молоды и счастливы.

Атомная энергия Коневца

На Коневце мне удалось побывать летом 2000 года. Корабль «Эколог» Карельской академии наук вышел в Ладожское озеро с группой питерских, карельских, финских ученых для изучения поголовья кольчатой нерпы и пернатых. К острову наш «Эколог» подошел к вечеру. Из газетных публикаций я знал, что военные с острова уже ушли, из секретного он стал «святым»: на острове восстанавливается Коневский монастырь, и многие паломники мечтают в нем побывать. Восстановлению монастыря помогает Финляндия. Ветер развел у Коневца сердитую волну. Но ученые все же решили высадиться. С дозиметром наперевес я пошел по берегу в сторону мыса Варгосы, где на мелководье издалека виднелись какие-то полузатопленные корабли, изрешеченные пробоинами. И как же шпынял себя, что не взял с собой надежный радиометр, а только этот – бытовой дозиметр.

Ученые старательно осматривали в бинокли камни, пригодные для отдыха нерп, а мне было не до кольчатого чуда. Где-то на этом красивом берегу, усыпанном валунами, получил свои дозы рентген молодой матросик Леня Петров. Где-то тут был полигон, на котором взрывали бомбы с ипритом и люизитом. На небольшом мысочке обнаружил бетонный бункер, а когда вошел внутрь стрелка дозиметра показала, что внутри повышенный гамма – фон. На берегу озера, не доходя до мыса Варгосы, я наткнулся на двойной забор из колючей проволоки. Бетонные столбы были новехонькими. Были в наличии и грибки для часовых. Но часовых под ними не было. Там, где колючка совсем близко подступила к озеру, волны свалили столбы, и я прошел на территорию, где стояли загадочного вида приборы и механизмы. Видел воронки, где недавно что-то взрывали. Валялись осколки и несгоревшие куски взрывчатки. Ясно стало – полигон. Действующий.

Металлический стук раздался с берега, от причала. У внушительных размеров катера возился мужичок лет пятидесяти. Он охотно сообщил, что с конца войны по 1996 год тут была опытная станция, на которой разрабатывали новые виды оружия и взрывчатки. Ими и курочили корабли, стоящие на мели. А сейчас только ученые на полигоне работают из института атомной энергии. Но там ядерных материалов нет.

Тайны Хейнясейма

Тем жарким летом наш «Эколог» бросил якорь и у островов Хейнясейма. Скажу честно, когда я шагнул на песок самого большого острова этого архипелага, был внутренний мандраж. Рассказывали, что где-то здесь стояли казармы испытателей радиологического оружия, здесь долгие годы гремели взрывы, возле одного из островов был брошен бывший немецкий миноносец, заполненный жидкими радиоактивными отходами. Много раз военные мне объясняли, что никакой радиационной опасности на островах нет. Мол, основные грязные места вычищены. А там, где вычистить было невозможно, стоят знаки радиационной опасности. К тому же, начиная с момента распаления льда и до поздней осени острова охраняют. И просто не дают рыбакам и туристам высаживаться.

Никаких часовых на Хейнясейма мы в тот июньский день не увидели, не было и знаков радиационной опасности. Но я нашел бухту, куда причаливали военные корабли, нашел фундаменты домов, какие-то сегменты металлических емкостей, груды железа, которая когда-то была военной техникой, но была сброшена со скалы, подорвана, раскурочена взрывами до неузнаваемости. До мелких, рваных осколков. Мой бытовой дозиметр показывал, что гамма-фон в норме, но я то знал, что тот же стронций-90, плутоний – 239 им не засечь.

В тот же день вместе с учеными мне удалось попасть на остров Кугрисаари, где в скалах невысоко над водой я обнаружил тоннель. К нему из воды подходили толстые кабели, металлическая труба. Тусклый свет фонарика едва освещал стены тоннеля. Я прошел по нему до конца, обнаружил небольшую комнату, дальше хода не было. Или завалило взрывом? Дозиметр в тоннеле попискивал успокаивающе – фон в норме.

Только когда катер отчалил от острова, мы заметили на скале щит с надписью: «Стой! Опасно. Выставлены мины!». Тут уж у нас и холодок побежал за ворот – действительно, мины стоят или это военные так шутят?

Огневые точки Мюкериккю

Тем же летом был я на изумительном по красоте острове Мюкериккю. Он расположен в 12 километрах от Валаамского архипелага. В шестнадцати от Хейнясейма. И когда катер подходил к Мюкериккю, я видел в бинокль, как волны тихо набегают на его песчаные пляжи у гранитных круч, поросших соснами и можжевельником. И поймал себя на мысли, – наверное, таким был рай. Вместе с финским профессором Мартти Сойккели, приготовив бинокли, фотокамеры стали подниматься, карабкаться по скалам, чтобы подсчитать кольчатых нерп, гревшихся на крохотном плоском островке. Поднялись на самую верхотуру, и неожиданно наткнулись на траншеи и блиндажи, орудийные и пулеметные гнезда. Сколько же взрывчатки, труда, сил было потрачено здесь. В монолитных скалах выдолбить зигзаги траншей, глубокие, обширные блиндажи, склады для боеприпасов. Не один, не два года вгрызались тут в скалы. Кто – мы или финны? И сколько крови тут пролито? Переглянулись мы с профессором, понял я по его хмурому виду, что и он думал о войне.

Мы с финским профессором долго ходили по острову. И видели, что везде, на самых высоких, самых красивых местах человек готовился к убийству других человеков. В густом лесу наткнулись на бетонный бункер, где стоял тяжкий, затхлый воздух. Нары, пирамиды для оружия. На столе лежал потрепанный томик. Я раскрыл первую страницу. «Настольная книга атеиста». Перевел название Мартти. Он понимающе кивнул – это вместо Библии.

И невдомек мне тогда было, что и на этом прекрасном острове, про который мне думалось – рай, тоже взрывали бомбы с радиоактивными зарядами, и вся листва, все деревья здесь пропитаны радионуклидами.

---